Вот только путь к Справедливости оказался, ох, каким тернистым.
При встрече Жанну хочется обнять. Такую хрупкую, и одновременно невероятно сильную. Лично столкнувшуюся с домашним насилием: 18 лет с мужем-агрессором, побег от него, самостоятельное воспитание двух дочек Томирис и Наими… И вот когда жизнь стала налаживаться – бизнес пошел в гору, построен успешный личный бренд в индустрии моды, старшая Томирис на отлично учится в престижном МГИМО – без стука врывается в дом беда. Весной 2018 года 21-летняя Томирис Байсафа погибает после падения с четвертого этажа своего института. В аудитории кроме нее был только ее парень – Муртузали Меджидов. Расследование идет сложно, дело неоднократно закрывают, суд склоняется к версии самоубийства. И только мама, Жанна Ахметова, не успокаивается – идет по всем возможным инстанциям снова и снова, вплоть до Токаева. Справедливость таки восторжествовала – 24 июня 2022 года суд Москвы признал Меджидова виновным, осудив его на 13 лет.
С этого мы и начали наш разговор:
— Жанна, решение суда Москвы озвучено, Меджидову дали 13 лет. Точка поставлена, как вы считаете?
— Считаю, что да.
— Но ведь та сторона может оспаривать решение суда.
— Конечно, они будут подавать апелляцию. Именно это и делают, насколько я знаю. Это было ожидаемо. Точно также я бы подавала апелляцию, если бы решение было принято не в нашу пользу.
— Как вы оцениваете шансы того, что решение оставят в силе?
— Не берусь прогнозировать. Неблагодарное это дело.
— При любом развитии событий вы намерены идти до конца?
— Конечно.
— Как-то в интервью вы сказали, что не хотели бы, чтобы вторая дочка видела, что вы остановились на полпути, поэтому шли до конца, защищая честь Томирис. Вы всегда завершаете начатое?
— Думаю, да. Я – системный, логичный человек. Мне кажется, мое поколение – это целеустремленные люди. Не можешь закончить – не начинай. Но всякое было, конечно. Случалось, что руки опускались, здоровье подводило, финансовые расходы оказывались слишком большими, впадала в профессиональную стагнацию. Идти против системы непросто, особенно, в другом государстве. Но у меня есть такая черта характера – не люблю подводить людей, держу слово и довожу дело до конца. Я должна быть примером для своей дочки. Если не мама, то кто?
— Что закалило ваш характер в большей степени, какие ситуации в жизни сделали вас стойкой?
— Мне часто пишут: «Вы такая сильная». Мы часто не становимся таковыми, пока не припрут обстоятельства. При маме и папе можно побыть маленьким ребенком, сколько бы тебе не было лет. Становишься сильным только тогда, когда нет иного выхода. Думаю, что я ровно такой же человек, как миллионы других людей. Только вера и желание восстановить справедливость развили во мне характер. А так я из простой семьи, ребенок самых замечательных, но обычных родителей. Какой я воин? Может, конечно, от предков что-то передалось, но не знаю. Никакие обстоятельства меня не закаляли. Это первое горе в моей жизни. Мы ведь все проходим проверку себя: кто-то – большими деньгами, кто-то – большой бедой. И важно сохранить достоинство, не скукситься, не обозлиться на всех. То, что я смогла выстоять, спасибо родителям.
— Возможно, были переломные моменты в жизни, которые оказали наибольшее влияние на вас.
— Первым потрясением для меня стал развод с мужем. Мои родители прожили 48 лет в браке, абсолютно счастливом. Когда мой брак развалился, я подумала, что жизнь моя кончилась. Развод стал для меня огромным потрясением. Но и первым взрослым решением взять ответственность за себя, за своих детей.
— В браке вы пережили насилие, о чем откровенно рассказали в 2020 году на YouTube (https://www.youtube.com/watch?v=dYb34fsUqwA&t=234s). Гибель Томирис подтолкнула вас поделиться болью, которую носили много лет?
— Нет, даже не история с Томпи. Была пандемия и что только не творилось в семьях, судя по соцсетям. Домашнее насилие обострилось, и это побудило меня выступить. Мне хотелось всем сказать, что не нужно терпеть, даже ради ребенка не стоит жить с подонком. Правда, не история с Томпи стала поводом. Просто много гадости повылезало на карантине: мужчины за закрытыми дверями творили ужасы, при этом в обществе нередко крайними выставлялись женщины. Мне захотелось отреагировать. Своим примером я хотела показать, что в такую ситуацию может попасть любая женщина – адекватная, образованная, состоявшаяся личность. Это хотелось донести. Мне удалось обратить внимание многих людей на проблему домашнего насилия.
— Я видел, что женщины вас поддержали, стали рассказывать свои истории. Была ли другая реакция – негативная?
— Мне как-то повезло, что кроме ботов не попадаются люди, которые бы меня критиковали. Для меня социальные сети – это отражение жизни. Как живу, так и пишу. Показываю себя такой, какой выгляжу. Что думаю, то и говорю. Люди видят мою искренность. Может, поэтому в моей ленте не найти плохих комментариев. Мне пишут воспитанные мужчины и женщины. Бывают, конечно, армии ботов, которые нападают и угрожают мне и дочке. Но вся эта грязь идет с нулевых аккаунтов. А в остальном – очень хорошие комментарии. Мне нравится, что пишут мужчины: «Господи, я себя увидел. Понял, что так нельзя поступать с женой и пошел к психологу». Даже если я хоть одну жизнь изменила к лучшему, рада, что это видео выпустила.
— Если я правильно понял, в один из дней ваш муж пришел домой, увидел, что вы принимаете дома близких родственников, почему-то обозлился на это и ушел, хлопнув дверью. Томирис, понимая, что вечером вам будет худо, сказала: «Все, надо уходить». То есть, она подтолкнула вас бежать от мужа-абьюзера, правильно?
— Это правда. Так и было. Она – смелая девочка. Я в тот момент не была уверена в себе.
— Понимаю вас: когда 18 лет живешь под прессингом, страх накапливается и потом сковывает. Человек находится в таком состоянии, что боится даже сказать что-то против.
— Да, было именно такое состояние.
— И Томирис нашла в себе силы вместо вас.
— Это ведь не первый был случай агрессии со стороны мужа. Мы знали, что произойдет вечером. Я поняла, что действительно терпеть больше нельзя. Вдруг представила себе картину: пройдут года, Томпи придет с детьми в гости, я открываю дверь, а у меня фингал под глазом. И мне будет стыдно, что не смогла вовремя преодолеть свой страх. Поэтому быстро собрала детей и сбежала.
— Сколько лет было Томирис на тот момент?
— Тринадцать.
— А младшей Наиме?
— Девять.
— Она тоже понимала, что происходит в семье?
— Нет, она еще малипуськой была.
— Это в каком году происходило?
— В 2011.
— Вы тогда еще были на госслужбе?
— Нет, уже уволилась и организовала маленький магазинчик одежды. Поскольку я до этого работала директором департамента, то зарабатывала достаточно хорошо, чтобы откладывать. И на свои деньги открыла бизнес.
— Вы тогда уже думали о карьере дизайнера и стилиста?
— Вкус у меня был всегда. Но сначала был период выживания, когда я просто привозила и продавала красивые вещи. Люди полюбили меня, мой магазин, приходили болтать со мной. Я поняла, куда я хочу расти.
— Оставшись без мужа, с двумя детьми, женщина может растеряться, впасть в депрессию. У вас же, наоборот, словно открылось второе дыхание.
— Сдаваться не про меня. Я всегда хотела своим детям самого лучшего. Поэтому быть унылой тучей я не собиралась.
— Получается, что основная ваша мотивация…
— Детки. Всегда. Я хорошо выгляжу из-за них. Берегу себя из-за них. Много чего делаю из-за деток. Я сама для себя – плохая мотивация. В этом смысле, я вялая. А вот ради ребенка могу все, что угодно. Они дались мне Всевышним, их надо беречь.
— Как вы проходили свой путь до стилиста?
— Постоянно обучаясь. Даже сейчас прохожу одновременно пять курсов – еду на работу и слушаю, иду и слушаю, пишу постоянно какие-то конспекты. Продавать одежду и консультировать, исходя из своего мнение, — это по-любительски. Я хочу опираться на знания. Обучалась для этого в Италии, институте Марангони. Признаюсь, было сложно, но зато я общалась с настоящими профессионалами. Уважаю любое профессиональное мнение, будь то от слесаря, кассира…
— Помимо обучения, были ли в вашей жизни учителя или наставники, которые сильно помогли вам?
— Очень хочется кого-то поблагодарить, но некого. Когда в 2014 году я уехала учиться, в Казахстане даже значение профессии стилиста мало кто мог точно дать. Это сейчас стилист – даже не каждый второй, а каждый первый. Репутация профессии несколько подмочена. А тогда я ездила учиться к таким экспертам моды, как Александру Васильеву, Эвелине Хромченко. Может, они негласно стали моими учителями.
— У сильных профессионалов и известных экспертов всегда можно найти свою уникальность, «фишку». В чем ваша особенность, как стилиста и дизайнера?
— Я – понятная. Люблю понятную одежду. Все сложности, которые сейчас придумываются, приводят к тому, что это красиво, но на одну секунду, чтобы сфотографироваться. Жить в такой одежде неудобно. Я за понятную музыку, дизайн, одежду. Меня спрашивают, почему у меня так много клиентов или они со мной по 7 лет. Потому что как бы ни хотелось быть модными, мы все хотим понятно одеваться. Не тратя на это адское количество времени: надел и красиво выглядишь. В любом месте – на пляже, в офисе, кафе… Думаю, что моя «фишка» в этом: я – понятна людям, говорю на их языке через одежду, которая уместна, не перегружена.
— Не пострадал ли ваш бизнес за последние 4 года? Ведь вы вели борьбу, которая отвлекает много ресурсов: времени, сил и денег. Или успевали везде?
— Везде успеть невозможно. Вранье все это, когда нам показывают людей, во всем успешных. Где-то обязательно проваливаешься. Получается только там, куда направлено сейчас внимание. В эти 4 года я оказалась в профессиональной стагнации, не брала долгосрочные проекты, потому что в любой момент могу улететь, перестала развивать личный бренд. Давно уже ничего не выпускаю, а творчество оно такое – с ним надо постоянно работать, иначе застаивается. Поэтому, конечно, я провалилась – и морально, и финансово. Невероятно тяжелый период. Особенно, в период пандемии, когда не летали самолеты, а мне нужно было быть там, где идет следствие, суд. Добиралась окольными путями, разными способами. Добивалась разрешения от МИДа, пробивалась на встречи к высокопоставленным чиновникам. После встречи с Токаевым ко мне люди стали обращаться: «Жанна, у меня корову украли, подскажите, как мне встретиться с президентом?». Утрирую, конечно, но что бы ни случилось, теперь все хотят попасть к президенту. Но чтобы дойти до него, кому я только не писала. Задействовала все свои качества. Я считаю себя системным человеком, юридически подкованным. Гражданский кодекс России знаю теперь чуть ли не наизусть. Прокуроры шутили: «Жанна, вы теперь сами можете преподавать юриспруденцию». Помимо дневной работы мне приходилось ночами писать письма. В итоге – провалился бизнес, развалилась семья. Так мне дался результат, к которому я пришла. Только благодаря труду, не было никакого везения, чьего-то снисхождения, подаренных денег. А что мои деньги против денег Москвы? Это их территория. Это люди абсолютно другого уровня.
— После столкновения с этой системой, с чем вышли? И с каким ощущением входили? Вы ведь еще и корнями оттуда – из России?
— Я выросла в Калининграде. Папа у меня военный, там я окончила школу. Потом папа вернулся в Казахстан. Если говорить про ощущения, то они были разными. Порой прямо противоположными, как в параболе – то вверх, то вниз. Заходила с абсолютной верой. Ведь когда сталкиваемся с бедой, мы же не знакомы с системой. Наивно полагала, что следователи бросятся исполнять свои обязанности, что каждый на своем уровне сделает профессионально свою работу. Оказывается, ничего подобного. Заходила с абсолютной верой и – ба-бах! У меня глаза на лоб полезли. Разное было: порой веришь человеку, он вызывает доверие, спрашивает, что-то рассказывает. А потом возьмет, да и вывернет наоборот все, что я ему говорила. Предлагали расписываться на чистых листках, отказаться от адвоката. В общем, всякое бывало. Спасибо Всевышнему за профессионалов, которых в итоге появились на моем пути. За тех следователей, которые досконально изучили дело. Его ведь если внимательно посмотреть, все становится понятным. Но не хотели.
— Последнее решение суда восстановило вашу веру?
— Однозначно. Я вообще человек позитивный, поэтому мне легко было восстановить веру. Эти присяжные, 7 человек, их никак моя беда не касается, по большому счету. Им было нелегко – три месяца слушать обе стороны. Это сложно даже эмоционально. Что уж тут говорить, друзьям порой трудно слушать про твою беду, а тут – посторонние люди. И им надо вникнуть, понять ситуацию. И они сделали это. Поэтому я поменяла свое отношение. Считаю, что всегда надо меняться. Только дурак никогда не меняется.
— Что, на ваш взгляд, помогло переломить ситуацию? Может, встреча с Токаевым? Он ведь на тот момент уже стал президентом?
— Да, вот только стал. И тогда встреча смогла случиться. Вот сейчас это невозможно сделать. Даже корреспонденция до него не доходит. Она блокируется на каком-то этапе.
— Бюрократия выстроена?
— Абсолютно. Выстроилась такая бюрократия, что корреспонденция попадает вообще не по адресу.
— То есть, вам повезло в некотором смысле.
— Да, он только стал президентом, еще был достаточно открытым и доступным. И в это «окно» я попала.
— Все-таки, встреча с Токаевым внесла лепту в положительный исход дела?
— Хочется верить.
— Какова ваша версия, что в большей степени повлияло?
— Мм… Было много писем. В том числе, Бастрыкину (Александр Бастрыкин – председатель Следственного комитета Российской Федерации, ред.), Путину. Я не писала эмоциональных писем, не старалась вызвать сочувствие. Писала понятные и лаконичные письма, с изложением сути прямо с первого абзаца. Поэтому не знаю, что сработало в большей степени. Письма, разговоры с правоохранительными органами, моя вера… Знаю, что мое поведение тоже повлияло: если бы я была неискренней, то следствие не стало бы включаться по полной, результат мог быть другим. Целый алгоритм факторов сработал: мое упорство плюс профессионализм людей, которые были к этому причастны.
— Понятно. А сейчас вы уже преодолели спад в бизнесе?
— Пока еще нет, но чувствую некоторую стабильность и спокойствие. Понимаю, что пора уже двигаться в рост.
— Строите новые планы?
— Новые нет, но текущие планы остаются. То есть, не было такого, что я совсем забросила бизнес. Надеюсь, что теперь появится больше времени, сил, желания выйти на новый уровень.
— С другой стороны, занятие профессиональной деятельность не подтачивает эмоционально. Когда люди зацикливаются и думают только о своем горе, они могут быстро сгореть.
— Да, возможно. И у меня было такое ощущение, что над делом Томпи я именно работаю. И работаю хорошо. То есть, для моего того состояния было полезным отключить эмоции и смотреть на происходящее, как на работу. Такое отношение помогало мне решать миллион других задач. Мне ведь нужно на что-то жить, у меня есть ответственность перед людьми, проектами. У меня команды в разных городах, я плачу им зарплаты. Люди на меня надеются. Может, это помогло мне не свалиться в днище, не превратиться в рыдающую тетку. Жила, возможно, не как счастливая женщина, но как могла.
— Наверное, качества предпринимателя сильно помогли вам. Ведь в бизнесе часто так случается: что-то не получается, нужно быстро придумывать сценарий «А», «В», «С»… И в истории с Томирис происходило то же самое: когда двери перед вами закрывались, мозг придумывал другие варианты.
— Абсолютно. Сколько было отказов, дело неоднократно закрывалось. Не было ровной прямой. И точно как в бизнесе: если одна дверь закрывается, то надо искать другой вход. И пока ты живой, обязан что-то предпринимать.
— Хотелось бы напоследок узнать немного о младшей, Наиме. Судя по ленте в Инстаграм, вы вовлекаете ее в свой бизнес.
— Немножко. Но она сопротивляется (улыбается).
— Ей не нравится эта сфера?
— Она сильный интроверт. Когда погибла Томирис, Накося была в подростковом возрасте. Ей было 16, это ее сильно ранило. Они с Томирис были очень близки. Это был единственный человек, которого она слушала. Верила ей во всем. Выкарабкиваемся теперь, как получается. Накося ведь собиралась поступать в медицинский, даже училась в биологической школе. А потом она сказала, что не хочет учиться на медика, потому что врачи не спасли Томирис. В итоге, Накося оканчивает школу и не идет дальше учиться. И я не тороплю. Понимаю, что у нас еще вся жизнь впереди. Пусть решает хоть еще 10 лет. Но да, я ее вовлекаю. Она у меня необыкновенная красавица, к тому же с тонким вкусом и интуицией. Но она в эту сторону двигаться не хочет.
— А вам хотелось бы?
— Не сильно. Если понемножку может, то ок.
— Старшая сестра была для нее примером для подражания. Кто или что способно заполнить образовавшийся вакуум?
— Мне кажется, она сама собой заполняет это пространство. Она – самодостаточная.
— Спасибо, Жанна, что согласились дать интервью. Всех благ вам и Наиме, а Томирис – светлая память!
Следите за свежими материалами, подписывайтесь здесь: Telegram, Instagram, Facebook
